Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
29.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||
День благодарения у Генри ТороАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Александр Генис: День Благодарения самый американский из всех праздников. Даже 4 июля уступает ему в аутентичности. Что ж тут особенного - все державы отмечают свои дни рождения. День Благодарения -дело другое. Не знаю ни одной другой страны, где было бы что-то похожее. Можно сказать, что американцы отмечают успех их предков, отцов пилигримов сумевших удачно завершить один из самых дерзких экспериментов в истории. Уже 4 века, в четвертый четверг ноября, в каждом американском доме разыгрывается мистерия на манер тех, что знала и любила средневековая Европа. Более того, сходство идет и дальше, ибо, по сути, в день Благодарения вновь и вновь воспроизводится ключевой эпизод священной истории американского народа. Это американская версия библейского предания. Ветхозаветная история Нового Света. Книга Бытия соотнесенная с судьбой пилигримов. Не зря так тщательно и кропотливо в День Благодарения соблюдается праздничный ритуал. Недаром, так строго выверено по давнему обычаю меню торжественного обеда. Тут, как и положено мистерии, любая деталь наполнятся сакральным смыслом. В этот день Америка ежегодно отправляет важнейшее таинство. Выходцы из Старого Света заново скрепляют магическую связь с землей Нового Света. Самое странное, что в основе всей этой праздничной мистики лежит документальная фактографическая достоверность. Она позволяет особенно остро ощутить историческую молодость Америки. Народы Старого Света растеряли свои корни в седой и легендарной древности. Их происхождение всегда находится за пределами документа, вне истории. Американцы же, по именам знают своих предков, по дням и часам могут перечислить события своего прошлого. Вдумаемся в этот поразительный факт. Нация, которая помнит свое рождение, так же необычна, как человек, вспоминающий обстоятельства собственного появления на свет. История Америки продолжается и сегодня. Волна эмигрантов не иссякает. В этой протяженности праздника, в этой его принципиальной незавершимости, в этой открытости в будущее и содержится истина, если угодно, мистический смысл дня Благодарения. По традиции в этот день за праздничный стол обязательно приглашают новеньких, свежеиспеченных эмигрантов. Обычно совершенно посторонних хозяевам людей. Поскольку я приехал в Америку как раз накануне праздника, то именно этот обычай был первым из всех, каким меня научила Америка. С тех пор прошло четверть века, и я уже сам много раз угощал новичков ритуальной индюшкой. Но все-таки каждый раз в эти дни меня тянет в гости к настоящим старожилам. Туда, где все началось. В самый старый угол Нового Света - в Новую Англию. На пасторальных просторах Новой Англии по крупицам воссоздан, впрочем, скорее, сохранен, национальный идеал, умеренный, как климат средних широт и правильный, как круговорот природы. Новая Англия - музей домашнего уюта, огромный национальный очаг, греться к которому приезжают со всей страны. Где бы ни жил американец, в Новой Англии он всегда дома. Каждую осень и я стараюсь побывать здесь. Благодаря какому-то особенному составу почв, в северо-восточных штатах особенно красив листопад. Однако, здешняя земля плодородна не только для кленов и вязов, но и для литературы. Наверное, дело в том, что Новая Англия -тамбур, что-то вроде предисловия к настоящей Америке. На Востоке Новый Свет уже достаточно старый, чтобы культура успела пустить корни. Не зря новое, кинематографическое искусство расцвело на западном берегу - в Голливуде, а старое писательское ремесло жмется поближе к Европе. Не случайно и русские писатели обосновались в Новой Англии. Соколов и Солженицын выбрали Вермонт, у Бродского был дом в Массачусетсе, Лосев живет в Нью Хэмпшире, Алешковский в Коннектикуте. Но мне дороже всего крохотный городок Конкорд, расположенный в десятке миль от Бостона. Ибо здесь родилось то, что я больше всего люблю у Америки - ее словесность. В юности я, конечно, зачитывался Сэлинджером и Хемингуэем, наивно считая их соратниками Аксенова. В определенном смысле так оно и было. Как я теперь понимаю, американская проза заменяла нам свою. Пока не было Валерия Попова или Довлатова я умудрялся обнаруживать в переводах ту живую литературу, по которой тосковало выращенное на советском классицизме поколение. Однако, постепенно, сквозь классику 20 века все отчетливее проступали контуры классических авторов века 19-го. Старые американцы завладели моим воображением с тех пор, как я убедился, что хемингуэевскую Америку легче было воссоздать в советской кухне, чем найти в нью-йоркском баре. Столкновение вымысла с реальностью заставляет исткать лазейку в прошлое. Чтобы оценить культурную полноценность Америки, необходим исторический разгон. Чтобы связать воедино миллион разрозненных фактов, называемых для простоты Америкой нужен прочный фундамент, возведенный писателями и поэтами прошлого века, века, когда Новый Свет ворвался на мировую культурную арену, заставив с собой считаться задолго до того, как Америка добилась статуса сверхдержавы. Вооружившись этими соображениями, я отправился в Новую Англию для того, чтобы побывать в тех местах, где произошла судьбоносная операция - перерезание пуповины, соединявшей европейскую и американскую культуры. Вспомним, что в славную викторианскую эпоху весь мир был колонией Британской империи. Одни подчинялись английским пушкам, другие - английскому стилю. Викторианский дух снизошел на цивилизованные народы, которые искренне стремились поделиться им и с дикарями. Однако, с сегодняшней точки зрения, викторианство - это пошлость, достигшая того уровня самодовольства, которое уже оправдывает себя эстетически. Это торжествующая буржуазность, которая снесла со своего пути конкурентов, чтобы править миром в одиночку, как королева Виктория. Викторианство было за что любить. Впервые люди свободных профессий - врачи, фабриканты, инженеры, священники, журналисты, - добились от истории достойного статуса, чтобы сконструировать цивилизацию по своему вкусу: с чувством собственного достоинства, с независимостью, крахмальными воротничками, зонтиками и отменным железнодорожным расписанием. Неудивительно, что мы до сих пор с тоской вспоминаем идиллические времена, кульминацией которых была эпоха признанная прекрасной - belle _poque. Как бы долго не жила сама королева Виктория, одноименная культура существовала еще дольше - от Наполеона до первой мировой войны, от Ватерлоо до Сараево. До тех пор, пока мужчины не перестали носить шляпы, а женщины корсеты, буржуазный этикет поддерживал в мире порядок. Америка казалось бы радостно отдавалась викторианскому образу жизни. Даже в фургонах пионеров находилось место для фисгармонии. И все же американский дух не смирился со всемирной викторианской модой. Он взбунтовался против буржуазных ценностей. Если тело американской культуры, обставляя себя мебелью с жирными купидонами, попало в европейское рабство, то душа ее воспарила над буржуазным каноном. Я люблю американский 19 век за то, что он поражает контрастом буржуазного обихода и мятежного духа. Самой яркой фигурой тут был Генри Дэвид Торо, создавший чисто американский шедевр - образ жизни. Вот у него в гостях я и решил отметить день благодарения в этом непростом году. 4 июля 1845 года 28 летний безработный с гарвардским образованием Генри Торо решил на практике осуществить свою мечту - избавиться от адамова проклятия: в поте лица добывать хлеб свой. В своей главной книге «Уолдон», представляющей собой дневник эксперимента он писал: Диктор: Человеку вовсе не обязательно добывать свой хлеб в поте лица. Разве только он потеет легче, чем я. Александр Генис: Замысел Торо заключался в том, что он обратился к первоисточниками наших потребностей. Диктор: Люди, в конце концов, добиваются только того, что ставят своей целью. Александр Генис: Конечно, целью может быть дом или ферма или счет в банке. Диктор: Но неужели мы должны вечно стремиться добыть побольше всех этих вещей, а не стараться иногда довольствоваться меньшим? Александр Генис: Сам Торо не хотел добиваться всех этих вещей. Не желал он и перестраивать общество так, чтобы оно разделяло его взгляды. Он просто размышлял. Диктор: Над тем, как мне честно зарабатывать на жизнь и при этом не лишать себя свободы для своего истинного призвания. Александр Генис: Будучи практичным американцем, рожденным в деловом 19 веке, Торо обнаружил, что, работая шесть недель в году, можно обеспечить себя всем необходимым, но не лишним. Диктор: Ибо самый большой мой талант - это малые потребности. Александр Генис: В «Уолдоне» Торо подробно рассказал, как он построил себе лесную хижину и как наслаждался жизнью в ней, как легко он обходился без всего, что казалось необходимым его соседям, и как мало нуждался в труде для оправдания своего созерцательного существования. Когда я приехал на родину Торо в Массачусетский городок Конкорд, оказалось, что здесь все носит его имя - от улиц до кафе и стадионов. Привыкнув к снисходительному отношению американцев к литературе, я был поражен той любовью, которой окружена в Конкорде память о Торо. Я то думал, что мое паломничество к озеру Уолдон будет проходить в романтическом уединении. Но оказалось, что вместе со мною в тот осенний день навестить эти места приехало еще несколько сотен любителей изящной словесности. Уолдон - единственный в своем роде литературный мемориал. Думаю, такого памятника нет ни одному писателю. Ведь Уолдон это просто пруд. Небольшое чистое и глубокое озеро, расположенное в двух километрах от города. Памятником это место стало потому, что озеро сохранилось в нетронутом виде. Сам Генри Торо предсказывал Уолдону другую судьбу. Он считал, что потомки, то есть мы, вырубят леса и застроят берега виллами. Но именно потому, что он это написал, именно потому, что он воспел красоту озера, потомки спасли Уолдон от прогресса. Даже хижина самого Торо не оскверняет девственную красоту озера. Она разрушена после того, как завершилось одно из самых увлекательных приключений прошлого века - его робинзонада. Она началась с того, что Торо отказался принимать на веру заповеди своего времени. Он постоянно задавал самые простые вопросы и с удивлением обнаруживал, как мало людей знает на них ответы. Диктор: Я иногда испытываю своих знакомых такими вопросами: согласились бы они на заплату или просто пару лишних швов на колене. Большинство, по-видимому, считает что это бы значило погубить свою будущность. Им легче было бы ковылять в город со сломанной ногой, чем с разорванной штаниной. Обрядите пугало в ваше платье, а сами станьте рядом с ним нагишом. И люди скорее поздороваются с пугалом, чем с вами. Александр Генис: Исследуя основы буржуазной этики, которая триумфально победила американскую революцию, Торо не согласился с выводами и устроил свою революцию - сверг власть труда. Диктор: Убеждение и опыт говорят мне, что прокормиться на нашей земле не мука, а приятное время провождение. Если жить просто и мудро. Недаром, основные занятия первобытных народов превратились в развлечение цивилизованных. Александр Генис: Торо смотрел в корень. Протестантская мораль облагодетельствовала Америку религиозным отношением к труду. Пуритане, принесшие эту веру на берега Нового Света, заложили фундамент процветания страны. Конечно, Торо, покусившийся на основу основ, не собирался менять общий характер американской цивилизации. Но он смог придать ей более гуманный, более человеческий облик. Революция Торо была мирной, его утопия не требовала крови. Наверное, поэтому она и удалась. Те два года, которые Торо провел в уединении на озере Уолдон должны были доказать миру, что истинные ценности жизни заключены в простоте, в гармонии с природой. Есть ли моралисты, которые учили чему-нибудь другому? Однако Торо пошел другим, американским путем. Он проверил отвлеченные истины на практике. Умозрительный идеал Платона он соединил с прагматическим опытом Робинзона. Торо построил свою утопию из досок и гвоздей. Диктор: У меня получился теплый, обшитый и оштукатуренный дом. Дом 10 футов на 15. С восьмифутовыми столбами, чердаком и чуланом, с большим окном на каждой стороне, с двумя люками в полу, с входной дверью на одном конце и кирпичным очагом на противоположном. Александр Генис: Дом этот, как тщательно подсчитал его строитель, стоил 28 долларов и 12 с половиной центов. Сейчас в Конкорде стоит точная копия этого легендарного сооружения, так что каждый может убедиться насколько скромен и доступен в отличие от других идеал Генри Торо. А на том месте, где стояла его хижина висит доска с цитатой их книги «Уолдон»: Диктор: Я ушел в лес, потому что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил. Александр Генис: Философия Торо - его биография. Она практична, рациональна и поучительна. Торо не хотел перевернуть мир, он хотел его лишь проверить, используя полученные результаты с пользой для себя и других. По характеру Торо не был ни праведником, ни аскетом, ни даже отшельником, хотя он и писал: Диктор: Мы живем в тесноте и спотыкаемся друг о друга. И от этого мне думается, что мы теряем друг к другу уважение. Ценность человека не заключается в его шкуре, чтобы надо было непременно об нее тереться. Александр Генис: Суть эксперимента Торо как раз в том, что он не стремился быть чудаком, оригиналом, он всего лишь недоумевал, как могло случиться, что цель и средства поменялись местами. Как в свободной стране люди становятся рабами вещей, да еще и ненужных. Диктор: У меня на столе лежало три куска известняка, но и я с ужасом убедился, что с них ежедневно нужно сметать пыль. А у меня и в голове еще ничего не было обметено. И я с отвращением выбросил их в окно. Как же мне обзавестись обстановкой? Лучше уж я посижу под открытым небом, ведь на траве пыль не скапливается. Александр Генис: В скудном инвентаре Торо - печка, три стула, кровать и стол - был лишь один предмет роскоши -флейта, на которой он играл рыбам у Уолденского пруда. Каким бы странным ни казался Торо своим соседям, он был очень похож на них. Типичный американец, тот самый, который ничего не принимает на веру. Человек, который за все обязан только себе, за что другие с уважением его называют self made man. Генри Торо все-таки не случайно родился в Америке. Американский Будда, патрон хиппи, апостол зеленых и гуру опрощенцев, Торо, как наш Толстой, оставил потомкам не только книгу, но и пример для подражания. Согласно, хоть и туманной, но все-таки статистике, в последние годы 60 миллионов американцев предприняли шаги, чтобы радикально упростить свою жизнь. С первого взгляда Америка 19 века была очень похожа на Европу. Но стоит к ней присмотреться, как вы найдете совсем других людей, совсем другую культуру. Пожалуй, из всех современников американская культура 19 века по настоящему была близка лишь русской. И та, и другая страна чувствовали себя новичками на мировой арене. И та и друга с жаром неофитов задавала вопросы, на которые Европа уже устала отвечать. И Россия, и Америка предчувствовали конец буржуазной эры. И в той и в другой стране засевалась почва для нового века. Но там, где одни искали законы мирового добра, другие обошлись более скромными идеалами. Диктор: Мне хотелось бы, чтобы на свете было как можно больше различных людей и чтоб каждый старался найти свой собственный путь. И идти по нему, а не по пути отца, матери или соседа. Александр Генис: Торо никого не звал за собой. Он всего лишь доказывал на личном примере, что у человека всегда есть выбор между истинами своими и общими. Собственно говоря, не в этом ли проявился национальный гений Америки. Не тут ли следует искать основной принцип американской цивилизации. Лучше всего его сформулировал лучший друг, земляк учитель Торо Ральф Эмерсон, давший молодой стране ее основную идею. Доверяй себе. Диктор: В Моисее, Платоне, Мильтоне, нас больше всего восхищает как раз то, что они больше всего умели пренебрегать книжной мудростью и расхожими мнениями. И говорили то, что думали они сами, а не люди их окружающие. Человеку следует научиться распознавать и ловить проблески света, озаряющие его душу изнутри, а не лучи исходящие от созвездия бардов и провидцев. В конечном счете, священно лишь одно - неповторимость твоего собственного духовного мира. Александр Генис: На берегу Уолдена нет памятника Генри Торо. Вместо него, там, где стояла его хижина, насыпан холм из прибрежной гальки. Еще индейцы так отмечали дорогие для них места. Добавив в груду свой камень, я подумал, как уместен для Торо именно такой памятник. Он ничего не добавляет к природе и ничего не отнимает у нее. Эту осень открыли такие трагические события, что с телеэкранов всего мира не сходят апокалиптические картины. Поверженные небоскребы - гордый символ предприимчивого американского духа. Тень погибших близнецов заслонила другие символы Америки. Вроде того, что я нашел в день благодарения на брегу маленького пруда возле крохотного массачусетского городка. Без этой кучи камней нам не понять Америку. Ибо без нее, как и без небоскребов, Америка никогда бы не стала собой. |
c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|